Неточные совпадения
Под покровом черной, но
прекрасной, успокоительной ночи, как под шатром, хорошо было и спать мертвым сном уставшему матросу, и разговаривать за чайным столом
офицерам.
Очевидно, красивое лицо Марьи Павловны с ее
прекрасными выпуклыми глазами (он уже видел ее при приемке) подействовало на
офицера. Он молча посмотрел на нее, как будто что-то взвешивая.
Теперь, когда Марья Порфирьевна перешагнула уже за вторую половину седьмого десятилетия жизни, конечно, не могло быть речи о драгунских
офицерах, но даже мы, дети, знали, что у старушки над самым изголовьем постели висел образок Иосифа
Прекрасного, которому она особенно усердно молилась и в память которого, 31 марта, одевалась в белое коленкоровое платье и тщательнее, нежели в обыкновенные дни, взбивала свои сырцового шелка кудри.
Ведь какой славный был товарищ, какой
прекрасный, способный,
офицер!..
Сзади него нестройной блестящей группой двигалась свита: около пятнадцати штабных
офицеров на
прекрасных, выхоленных лошадях.
— Прелестно! Пехотный
офицер в роли Иосифа
Прекрасного!
Дама тоже посмотрела на Ромашова, и, как ему показалось, посмотрела пристально, со вниманием, и, проходя мимо нее, подпоручик подумал, по своему обыкновению: «Глаза
прекрасной незнакомки с удовольствием остановились на стройной, худощавой фигуре молодого
офицера».
Действительно,
офицер этот в настоящую минуту был жесточайшим трусом, хотя 6 месяцев тому назад он далеко не был им. С ним произошел переворот, который испытали многие и прежде и после него. Он жил в одной из наших губерний, в которых есть кадетские корпуса, и имел
прекрасное покойное место, но, читая в газетах и частных письмах о делах севастопольских героев, своих прежних товарищей, он вдруг возгорелся честолюбием и еще более патриотизмом.
Злосчастные фараоны с завистью и с нетерпением следили за тем, как тщательно обряжались обер-офицеры перед выходом из стен училища в город; как заботливо стягивали они в талию новые
прекрасные мундиры с золотыми галунами, с красным вензелем на белом поле.
Явился как-то на зимовник молодой казак, Иван Подкопаев, нанялся в табунщики, оказался
прекрасным наездником и вскоре стал первым помощником старика. Казак влюбился в хозяйскую дочь, а та в него. Мать, видя их взаимность, хотела их поженить, но гордый отец мечтал ее видеть непременно за
офицером, и были приезжавшие ремонтеры, которые не прочь бы жениться на богатой коннозаводчице.
Чрезвычайное впечатление производили на меня тогда частые встречи мои с нею, разумеется на улице, — когда она выезжала прогуливаться верхом, в амазонке и на
прекрасном коне, в сопровождении так называемого родственника ее, красивого
офицера, племянника покойного генерала Дроздова.
Перед ним явилась рослая и статная женщина с красивым румяным лицом, с высокою, хорошо развитою грудью, с серыми глазами навыкате и с отличнейшей пепельной косой, которая тяжело опускалась на затылок, — женщина, которая, по-видимому, проникнута была сознанием, что она-то и есть та самая «
Прекрасная Елена», по которой суждено вздыхать господам
офицерам.
Под всадником с чалмой был рыже-игреневый красавец конь с маленькой головой,
прекрасными глазами; под
офицером была высокая щеголеватая карабахская лошадь.
Прекрасная татарка Сальме в свою очередь влюбилась в красивого русского
офицера, служившего капитаном в полку, который стоял в окрестностях Уфы.
— Вот что? Ну, в самом деле
прекрасная выдумка! Я всегда замечал в этом Дерикуре необычайные способности; однако ж не говорите ничего нашим молодым людям; рубиться с неприятелем, брать батареи — это их дело; а всякая хитрость, как бы умно она ни была придумана, кажется им недостойною храброго
офицера. Чего доброго, пожалуй, они скажут, что за эту
прекрасную выдумку надобно произвесть Дерикура в полицейские комиссары.
Письмо было так сочинено, что если б
офицер чуть-чуть понимал «
прекрасное и высокое», то непременно бы прибежал ко мне, чтоб броситься мне на шею и предложить свою дружбу.
Н. Ф. Фермор был у великого князя Михаила Павловича на хорошем счету, как способный инженерный
офицер, и это повело к тому, что в один
прекрасный день Фермор совершенно неожиданно для себя получил перевод из Петербурга в Варшаву, где тогда производилось множество инженерных работ.
Как это ни было горько Пашете и Анете, так как обе они были приглашены теми же
офицерами на мазурку; как, наконец, ни неприятно было такое распоряжение супруги Антону Федотычу, который присел уже к статскому советнику Желюзову и начал было ему рассказывать, какие у него в деревне сформированы
прекрасные музыканты, однако все они покорились безотменному повелению Катерины Архиповны и отправились домой.
Федор Федорович понравился своим новым товарищам. Они его полюбили за добродушие, скромность, сердечную теплоту и природную наклонность ко «всему
прекрасному» — словом, за всё то, что в другом
офицере нашли бы, может быть, неуместным. Кистера прозвали красной девушкой и обращались с ним нежно и кротко. Один Авдей Иванович поглядывал на него косо. Однажды, после ученья, Лучков подошел к нему, слегка сжимая губы и расширяя ноздри.
В ней заключался дневник какого-то пехотного
офицера Лапшина и несколько листков
прекрасной шершавой бристольской бумаги, украшенной цветами ириса и исписанной мелким женским почерком.
В один
прекрасный день, перед вечером, когда удлинялись тени деревьев и вся дачная публика выбиралась на promenade, [Гулянье (франц.).] — в калитке нашего серого дома показался молодой и очень красивый морской
офицер. Значительно растрепанный и перепачканный, он вошел порывисто и спешною походкою направился прямо в помещение, занимаемое немками, где по этому поводу сейчас же обнаружилось некоторое двусмысленное волнение.
За ней следовала другая, четвероместная; в ней сидел майор с генеральским адъютантом и еще двумя насупротив сидевшими
офицерами; за коляской следовали известные всем полковые дрожки, которыми владел на этот раз тучный майор; за дрожками четвероместный бонвояж, в котором сидели четыре
офицера и пятый на руках; за бонвояжем рисовались три
офицера на
прекрасных гнедых лошадях в темных яблоках.
Бездна бутылок, длинных с лафитом, короткошейных с мадерою,
прекрасный летний день, окна, открытые напролет, тарелки со льдом на столе, отстегнутая последняя пуговица у господ
офицеров, растрепанная манишка у владетелей укладистого фрака, перекрестный разговор, покрываемый генеральским голосом и заливаемый шампанским, — всё отвечало одно другому.
Надя вспомнила, какое
прекрасное выражение, заискивающее, виноватое и мягкое, бывает у
офицера, когда с ним спорят о музыке, и какие при этом он делает усилия над собой, чтобы его голос не звучал страстно.
А то, чего он не мог мне дать как преподаватель, то доделал другой француз — А.-И. де Венси (de Vincy), тоже обломок великой эпохи, но с
прекрасным образованием, бывший артиллерийский
офицер времен Реставрации, воспитанник политехнической школы, застрявший в русской провинции, где сделался учителем и умер, нажив три дома.
— Господа, вот стоит эшелон!
Прекрасный пульмановский вагон второго класса, и в нем всего три
офицера, а остальные купе заняты солдатами. Начальник эшелона, нам сказали, обедает здесь в зале.
— То-то, — самодовольно улыбаясь, сказал он, — я сейчас заметил в его манерах что-то особенно аристократическое. Я люблю аристократов: что-то
прекрасное и изящное видно в аристократе. А этот
офицер, который так прекрасно танцует, — спросил он, — он мне тоже очень понравился, такой веселый и благородный. Он адъютант NN., кажется?
Узнаю потрясающие вещи. Ксения «изменила» искусству, бросила мечту о сцене, вышла замуж за одного молоденького
офицера, друга детства, и занялась исключительно хозяйством. А Борис Коршунов, как-то застенчиво краснея и в то же время гордо блестя глазами, сообщает мне Маруся, имел такой огромный успех за это лето во Пскове, что, возомнив себя вполне законченным
прекрасным актером, решил, что учиться ему нечему, да и ни к чему больше. К тому же, его пригласили на главные роли в один из лучших театров столицы.
— Ваше превосходительство! Ну куда ему в строй? — вмешался главный врач. —
Офицер он никуда не годный, строевую службу совсем забыл, притом трус отчаянный. А смотритель
прекрасный… Уверяю вас, в строю он будет только вреден.
Было очень приятно, что мы поладили с солдатами полюбовно, но вот оно, это тщательное отделение даже обер-офицеров от штаб-офицеров!.. Полковники трясутся в грязных, холодных теплушках, а мимо в
прекрасных купе проносятся нижние чины!
Жена моя была страшная кокетка, а я ревновал ее, и кончилось все это тем, что в один
прекрасный день она уехала из Одессы сухаживающим за нею гусарским
офицером.
Счастлива! При этом снова за последнее время почему-то вспомнилось ей лицо юноши с устремленными на нее, полными восторженного обожания,
прекрасными глазами. Этот юноша был армейский
офицер Николай Петрович Лопухин, сын небогатого дворянина, товарищ ее детских игр, хотя он был моложе ее лет на пять.
Куренье ему было разрешено, как в одесской тюрьме, так и конвойным
офицером, и у него, к счастью, еще был запас
прекрасных египетских папирос.
Павел Флегонтыч (один). Тише, осторожнее, друг!.. Они хотят вывести меня из терпения: нет, не удастся! Я, как Атлас, снесу теперь гору оскорблений. Богатство и
прекрасная девушка, в которую я сам без памяти влюблен, то и другое мне обещаны, то и другое почти мое — надо, чтоб они и оставались навсегда моими. Шашка моя стоит у королевы: стоит только ее схватить: зачем же мне бросаться на
офицеров? Зачем же расстраивать всю игру, улаженную так искусно?
— Неприличное место выбрали, господа, для диспута, — говорили несколько лифляндских
офицеров и дворян, благоразумнее других. — Не худо заметить, что мы, провозглашая о правах, нарушили священные права гостеприимства и потеряли всякое уважение к
прекрасному полу; не худо также вспомнить, что мы одного государя подданные, одной матери дети.
В один из далеко не
прекрасных для последнего воскресных вечеров 1871 года он вместе со своим товарищем, Михаилом Масловым, сидел в первом ряду «Буффа», что было запрещено даже в других, не находившихся под начальственным запретом театрах, как вдруг, в антракте, подходит к молодым людям известный в то время блюститель порядка в Петербурге Гофтреппе, в сопровождении полицейского
офицера.
Бравый
офицер,
прекрасный товарищ, все сожалеют о нём.
Офицер учтиво подошел к Паткулю и сказал ему: „Позвольте мне исполнить свою должность!” — и потом дал знак головою солдатам. Два из них надели новые цепи на пленника, другие понесли из комнаты мертвое тело швейцарки, как поврежденную мраморную статую
прекрасной женщины уносят навсегда в кладовую, где разбросаны и поношенные туфли, и разбитые горшки.
К ним нельзя применять пословицы «А la guerre, comme А la guerre» [фр. — на войне как на войне.], так как на биваке у них полный комфорт,
прекрасные палатки, плетёные стулья, кресла, походные кровати — всё это, конечно, для
офицеров.
Оставался только геройски верен знамени Кати Горлицыной один
офицер, приятной наружности и с
прекрасными душевными качествами.
— Благодарю вас, господин
офицер, за себя и моего товарища! — отвечал младший путник. — Мы поднялись недавно и хотели только пробраться через рощу, чтобы на конце ее присесть. С удовольствием принимаем радушное предложение ваше и
прекрасной госпожи, которой, как я заметил, вы посланник. Товарищ! — продолжал он с нежною заботливостью, обратившись к слепцу. — Мы пойдем теперь без дороги; берегись оступиться.
— Покорно благодарю, князь, — отвечал один из
офицеров, с удовольствием разговаривая с таким важным штабным чиновником. —
Прекрасное место. Мы мимо самого парка проходили, двух оленей видели, и дом какой чудесный!
Тем отраднее была в эту кампанию эта полковая жизнь Ростову, что он, после проигрыша Долохову (поступка, которого он, несмотря на все утешения родных, не мог простить себе), решился служить не как прежде, а чтобы загладить свою вину, служить хорошо и быть вполне отличным товарищем и
офицером, т. е.
прекрасным человеком, что́ представлялось столь трудным в миру, а в полку столь возможным.
По счастью для одних и по несчастью для других, панычи были много трезвее
офицеров, потому что, когда те довершали свое опьянение за столом, из-за которого метали в портрет вилки, заключенные под столом Гераклит и Демокрит значительно «прочунели» — чему, может быть, сильно содействовали и страх, и воздержание, и жажда мести, которая в них зажглась, и они придумали
прекрасный план наказать своих обидчиков.
Переходы были малые, ранцы везли на подводах,
офицерам австрийское начальство готовило на всех переходах
прекрасные обеды.